Звук и запах - настоящее и прошлое, картина закрытых глаз. Зловоний и смрадов полон мир, но столь разнообразен, столь ярок он, что невольно зло и тьма обретает очертания сложнейшего единства бесчисленного числа элементов. Убийство и пролитая кровь - зло. Насилие и побои - зло. Предательство и яд - зло. И душой заметно объединяющее их, но чувства тела отделяют, предоставляя судить, кто большее, а кто меньшее зло. Мы судим не одну лишь черноту, но чернейшее, вынужденные к милосердию и смирению над серостью. Справедливость такова, и таков закон, отделяя убийц и насильников от воров и попрошаек.
Ивеллиос растворялся в этом зле, средь блуда и распутства. Это святое падение, кое он наблюдал в мыслях других, что блуждали у них прямо на лице. Такова природа, стремящаяся к честности, а единственная честность, оставшаяся в жизни - это наслаждения. Бессмертный видел это в ликах святых, утопавших в своём личном экстазе, предавая свою душу и тело богам суровой аскезой, подобно падшему на самый низ распутнику, привлекающему уже самую жестокую боль, чтобы усилить высшее наслаждение разврата. Как же они похожи, стремящиеся возвыситься и кануть в бездну, жаждущие испепелить свою жизнь во благо новой или же изжечь весь мир дотла, но насладиться одним единственным моментом... Лицемерие и наслаждение, эгоизм.
Ведь злодеем считается дворянин, чей кафтан и рубаха неприлично растянуты, раскрывая поросшую густым волосом грудь, по которой как змеи ползли тонкие и гладкие руки девушек, не стесняющихся собственной наготы, находя творческий идеал в собственном танце страсти, театре желания, ритуале Любви.  Ивеллиос наблюдал за подобными картинами каждый вечер, когда спускался из личных покоев к ужину. Странно и неестественно, наверное, выглядел одинокий человек в этом заведении, куда бегут все, чтобы скрыться от этого гнетущего и опустошающего чувства. И верно, Ивеллиос наблюдал эту скрытую боль в гримасах наслаждениях. Видел через открытые глаза, как одинок их мир, лишенный истинной любви, музы и вдохновения, цели, ради которой можно отказаться от всего остального. А распутство убивает поиск, дурман и усталость гасят чувства - эльф прекрасно знал эту пустоту, к которой инстинктивно стремится всякий, кто не нашёл сладости борьбы за личное правое дело.
А зачем он здесь, познавший столь многое в этой жизни, что смертного подобные ощущения лишили бы чувств, а то и жизни сразу? Ивеллиос наблюдал, как убийца, уставившийся на свежую могилу убиенного, желая встретиться с о справедливым судом и личным раскаяньем. Но месть и справедливость зарыты в земле, безмолвной злобной гримасой застыв, покуда не придёт гниение и прах.  Оттого просто сидел Ивеллиос средь переплетений тел и вяло отмахивался от ласк девушек, желавших завлечь его в круговерть наслаждений. Он был богом средь всего этого, заглядывая в лица, порождая там или неуверенный смех и жажду спрятаться в объятиях блудницы, или же истинный стыд.
Его взгляда довольно было, чтобы осудить, хоть ему и не хотелось этого. Посему он уходил обратно в комнату, вдыхая ароматы былой похоти, насквозь пропитавшие дерево пола, стен, кроватей, шкафов и подоконников. И справедливо, ибо для удовлетворения клиент разумно платит за комнату в сем борделе, а не за одну лишь кровать. Бессмертный лежал на кровати, слыша звуки, исходящие снизу от пола, ибо там был главный зал. Слышал шумы, скрипы и стоны сквозь стены и потолок, из других комнат. Отвращение, раздражение, усталость. Его клонило в сон, пусть и хотелось прочесть древний и редкий трактат о травах, который удалось выкупить у наёмника, сидевшего не так давно в главном зале в объятиях куртизанок. Он хранил книгу как трофей, добытый в бою. Ивеллиос замечал засохшие капли крови на кожаной обложке и старом пергаменте страниц.
Ожидание, всего лишь ожидание, из интереса переросшее в раздражение. И вновь он сидел в главной зале, в часы, когда огни еще погашены, а предстоящей ночи благовония, смешанные с лёгкой долей дурманящей травы, только-только сменяют прах предыдущих. Девушки выходят из тени, вновь обуянные голодом своего творчества. Готовятся зажечься огни. Наслаждение и боль, стыд и свобода, мёд и вино...

Отредактировано Ивеллиос (08.08.2016 18:14)

Молодая блондинка шла по улице Брута, стараясь не смотреть людям в глаза. О Бруте ходило много слухов, поэтому не хотелось наткнуться на каких-нибудь странных личностей. Натянув капюшон, эльфа продолжала идти по направлению к таверне, где она смогла бы пообедать и отдохнуть. А может заодно и работу найти. Нери уже не раз ловила голодные взгляды со стороны мужчин и пренебрежительные от женщин. Эльфов никогда не любили.
- Какая красавица в наших краях, - послышался характерный свист. Тенерис не стала обращать внимания, лишь прибавила шагу от греха подальше. - Эй, а ну стой, я к тебе обращаюсь! - крепкие руки остановили, вцепившись мертвой хваткой в локоть девушки. Тенерис испуганно обернулась, заметив невысокого мужчину плотного телосложения, с небольшой проплешиной на черным волосах, с круглым лицом и маленькими глазами. Его внешность настораживала и вызывала отвращение.
- Простите? - спросила эльфа, нервно сглотнув и во все глаза смотря на мужчину, чтобы успеть заметить и отразить опасность с его стороны. Этот мужчина так и веяло неприятностями, а ещё алкоголем и потом. Маленькие свинячьи глазки с голодным взглядом забегали по хрупкой фигурке девушки, рука крепче сжала предплечье, а губы расплылись в ехидную ухмылку.
- Глухая что ли? Нехорошо гулять такой красивой девушке одной в таком нехорошем месте, ты так не считаешь? - заговорил мужчина приторно-сладким голосом. - Не хочешь зайти к нам? Мы о тебе позаботимся, - кивнул в сторону небольшого прохода между домами, указывая на своего высокого и худого напарника. Голова с рыжими волосами, постриженными ёжиком, была непропорциональная телу, оттопыренные уши, лицо в шрамах и порезах. Н-да, два брата акробата, жуть какая.
- Нет, извините, я очень спешу, - Тени попыталась вырваться из стальной хватки, но это заканчивалось неудачей. От каждого телодвижения рука сжималась все сильнее. "Теперь там точно будет синяк," - рука уже почти не чувствовалась.
- Прости, красавица, но мы отказы не принимаем, - мужчина потянул эльфу за собой, крепко обняв свободной рукой за талию. - Тебе понравится, мы обещаем, - рука резко спустилась ниже поясницы, поглаживая. Видимо, он рассчитывал, что от таких ласк эльфа сразу растает и кинуться к этим двум в объятия. Ха, держи карман шире! Тенерис извернулась, влепив звонкую пощёчину толстяку. Это его немного отрезвило, но теперь его окутала ярость.
- Как ты посмела поднять на меня руку? Да ты не знаешь с кем связалась, потаскушка? - взревел мужчина, таща за собой эльфийку, которая начала сильнее брыкаться и изворачиваться. Пока мужчина орал на эльфу, толкая её к арке, та заметила на его руке увесистый золотой, а может просто позолоченный, перстень с каким-то узором. - Не хочешь по-хорошему, будем по-плохому!
Осталось либо действовать, либо сдаться. Первое прельщало больше. А дальше бежать куда глаза глядят. Эльфийка, извернувшись сильнее, резко вскинула ногу и ударила мужчину прямо про меж ног, аж искры полетели. Тот взвыл, ослабил хватку и согнулся пополам, браня эльфийку на чем свет стоит. Девушка же, не теряя ни минуты, вырвалась и пулей побежала вперёд, не останавливаясь и не оглядываясь. "Что же делать? Надо куда-то спрятаться и переждать. Ну почему я все время попадаю в передряги?" - ругалась на себя Нери, чувствуя страх и слыша бег сзади себя. Наверно те двое пустились за ней.
Увидев несколько людей, которые входили в какой-то дом, Тен метнулась туда и забежала в дверь, закрыв её за собой. Сердце быстро стучало, а дыхание сбилось. Теперь бы надо осмотреть то, куда она забежала. Небольшое, полутемное помещение, народу было не очень много. Пахло алкоголем и какими-то странными благовониями, а ещё над потолком расплывался сизый дым. По залу ходили красивые девушки с округлыми формами и в откровенных нарядах, но они не только ходили, а ещё сидели около мужчин, всячески ублажая. На их лицах отражалось наслаждение. "Ещё лучше, теперь я в борделе..." - хотелась стукнуть себя по лбу. Мастер находить неприятности на свой прекрасный зад. В зале разливалась приятная музыка, исходящая откуда-то из глубины, но хорошенько осмотреться эльфийка не дали, ибо в дверь вломились те двое, что схватили её на улице. Они стали озираться по сторонам в поисках девушки, которая тут же метнулась к лестнице на второй этаж. Поднявшись наверх, Нери услышала скрипы, вздохи и стоны и от этих звуков в животе неприятно скрутило, поражая рвотные позывы. И снова её вытащили из мыслей скрипы и голоса на лестнице. Забежав в первую попавшуюся дверь и закрыв за собой, эльфа сползла вниз, прижимаясь спиной к холодной поверхности своего спасения. Она просидела так недолго, вслушиваясь в шаги за дверью.
- Может она не сюда забежала? Ай, ладно, хрен с ней. Небось уже в постели с кем-нибудь. - Шаги стали затихать вместе с голосами и хохотом и через несколько минут остались слышны только звуки, принадлежавшие этому месту. Тенерис аккуратно выполза из своего укрытия и тихо спустилась по лестнице, нашла свободное место в углу и уселась там, стараясь не отсвечивать. Придется переждать здесь.

И они играли, играли как, всегда не обращая внимание ни на что кроме музыки. Эта музыка не совсем подходила этому месту, паре музыкантов ещё никогда не доводилось выступать в борделях, но она была от всего сердца. Возможно, Астера и Лорэй общались чуть ли не как кошка с собакой, но на сцене всё менялось, именно сцена была тем местом, где они двое всегда понимали друг друга с полу слова, с полу жеста, и возможно она же и являлась причиной того, что девчушка всё ещё странствует с эльфом. Мир вокруг просто не существовал для двоих стоящих на сцене. Зал постепенно наполнялся новопришедшими, да и просто теми, кто таки соблаговолил спуститься с верхних этажей, краем глаза эльф заметил какую-то смутно знакомую фигуру в капюшоне, которая смотрелась странно на фоне всего происходящего, но не придал этому особого значения. Лорэй посмотрел на Астеру та кивнула и музыканты одновременно бросили друг другу свои инструменты. Теперь флейта оказалась в руках Эльфа, а девочка крепко сжимала лютню. Пальчики девочки ударили по струнам, по залу покатилась спокойная мелодия, эльф тут же подхватил мотив, подстраиваясь под игру лютни, поменявшись инструментами они, можно сказать, поменялись и ролями, теперь Беловолосый лишь сопровождал игру своей напарницы. И всё повторилось по новой. Музыканты уже собрались на третий заход. Снова поменялись инструментами. Но тут в помещение вошел какой-то толстый мужчина в возрасте. Посетители тут же притихли, а к самому мужчине подбежала девушка с подносом. Видимо большая шишка. Подумал Лорэй. Этот мужчина взял кубок с подноса, сделал глоток и вместе с кубком подошел к музыкантам. Он посмотрел за девчушку и сказал:
- Подрастёт и станет звездой этого места, милое личико... я дам тебе за неё...
- Она не продается. Безапелляционно заявил эльф, перебив говорившего. Мужчина поднял непонимающий взгляд на белобрысого.
- Эльф дослушай меня до конца и не перебивай, я всё равно получу то, что хочу нравиться тебе это или нет. Я много знаю о тебе и твоей юной спутнице, если я просто заберу её силой, а тебя утоплю в ближайшей канаве, то мне за это ничего и не будет. Но мне это не выгодно, слишком много придется дать на карман различным лицам, а если я просто выкуплю эту оборванку без рода и племени у тебя, то и ты не останешься в накладе и мне будет выгода.
Лорэй был в ярости, он не знал что делать, амбалы у выхода уже начали медленно к ним приближаться, Астера спряталась за спину эльфа. Воцарилась молчание, но и бард и этот толстяк уже прекрасно знали, что эльф не продаст девочку. Лорэй начал медленно отступать к столикам, в панике пытаясь нащупать в подсумке "касание феникса".

Отредактировано Лорэглейл (12.08.2016 19:00)

И всё же хрупкое тельце переполнял страх и недоверие. Ивеллиос знал, что мало пары примирительных слов, дабы усмирить рвущееся в панике наружу сердце. И в его фигуре, в его взгляде и походке мало мира, проклятого воспитывала война в абсолютно полном ужасе всего этого выражения. Он не помнил, когда впервые отнял жизнь - это яркое воспоминание смешалось в единое со множеством других жизней, пережитых им некогда. Но с каждым "первым" убийством оно становилось легче и привычнее. И возможно, что то последнее просто стёрлось в бесконечности ликов и остекленевших глаз врагов, которые никогда не были его. Иной солдат винит себя и жестокую судьбу - Ивеллиос знал цену бесконечности, в которой вина в конечном итоге пожрёт всё светлое и доброе, уничижая каждый миг существования. И Ивеллиос отнял у совести право судить, отбросив груз воспоминаний. Всё что было, принято, подобно строгой необходимости, как должное, как путь к благу, ради которого он продолжал сражаться из века в век и вновь лить кровь. В его фигуре и не должно быть мира, ибо он - последний кусочек бесконечной войны.
- Не стоит спутывать любопытство с беспокойством, - строго поправил эльф девушку, присаживаясь напротив, - Я не добряк, по моему лицу и это видно, полагаю. И тем не менее мне от вас не нужно ровным счётом ничего материального, тем более денег.
Удивительное свойство металла в обретении единой меры, принятой повсеместно. Дело ли в удобстве иль в долговечности, а может в заманчивом звоне и блеске округлых монет? Где же ценность и во многом даже польза? - вопрос, на который не ответят в Даферандском банке, до верху набитом медью и серебром. И всё это мерило судеб, подобно чести и законности, присуждаемой по долгу опыта. Богатый не будет богатым, покуда не признают его другие таковым, узрев на деле его щедрость или алчность, расточительность трат иль скупость хранилищ. Роскошь рождается в чужих глазах, в чужих оценках, в подобиях и сравнениях.
- Да и думаю я, что у вас серебра и меди не хватит расплатиться со мной, - глядя на лежащие на столе монеты и не сказать чтобы звонко звенящий кошель эльфийки, протянул Ивеллиос, - Коли обретёте спокойствие и доверитесь своему восприятию, то оглянитесь вокруг и заметите, кто сидит в ложах в окружении девушек. Право, на лицах не написано, но видно золото медальонов, цепей и колец. У охраны вы заметите отданные им мечи - на них герба и метки лучших мастеров Терры и Дерайтуса, а кони в конюшнях чистокровных пород, стоящие много дороже и недели пребывания здесь. Вы невольно ступили на порог "Иллюзии" - лучшего публичного дома во всём Бруте.
Ни грамма фальши, ни ноты лжи, покуда за спиной льётся сменяющаяся в тактах музыка. Эльф просит вина у разносчицы, отдавая ей горсть серебра - небольшую часть, вырученную за убийство поселившейся в трущобах Брута смертопряда. И чего бы не говорили о бедняках в мире - этот город всё ставит с ног на голову. Глава небольшой общины бездомных бродяг щедро наполнил кошель охотника серебряными и медными монетами в отомщение за братьев и сыновей своих. Этим обездоленным многого не надо, их суть и образ мысли искажены в бедном осознании себя, в чуткой экономии каждой платиновой ёри, а зубы крошатся о хорошо прожаренный кусок мяса - им нужна их собственная гнилая пища и вода.
И вот вино на столе, любезная разносчица с улыбкой, столь идеально отработанной, что в жизни не заметить фальши, наполнила бокал бессмертного. Притронуться к вину, однако, эльф не успел, заметив, как быстро оборвалась музыка, сменяемая испуганной застывшей в воздухе тишиной. В воздухе лишь тихо вибрировала отпущенная на свободу струна, да фразы, наполненные желчью и чувством власти. Ивеллиос не поворачивался до момента, пока его невольная собеседница не соизволила выдохнуть слово, а точнее имя. Поймав её взгляд, проклятый проследил за ним и убедился, что неизвестный "Лорей" - музыкант, ныне загораживающий девчонку от нескольких бандитов, зашедших в "Иллюзию" вместе с непривычной тишиной.
- Полагаю, несчастный менестрель - ваш знакомый? - бросил взгляд на девушку эльф, - Впрочем, всё равно. Он здесь чужой как и вы... Ждите здесь.
Поднявшись с места, эльф твёрдым шагом приблизился к месту стремительно накаляющейся обстановки и буквально втиснулся между телохранителями местного главаря банды. Ивеллиосу с его силой было не особо тяжело растолкать пару людей, пусть даже чуть более крупных, чем он сам.
- Я могу лишь истинно восхищаться вашей смелостью, сударь, - кивнув толстяку, сказал Ивеллиос, - Так бесцеремонно вести себя в Бруте, как будто вы Владыка, а может даже один из основателей... Но я не вижу у вас кольца, не вижу власти в ваших руках, ведь иначе почему вы медлите? Может оттого, что боитесь хозяйки этого места? Боитесь гнева той, кто ненавидит принуждение женщин мужчинами и способна движением руки лишить вас рук, ног, головы и достоинства, коим вы сейчас думаете? Подумайте лучше тем, с чем расстаться будет еще больнее, ежели вы продолжите. Не одна владыка Изумруд решится с вами покончить - сдаётся мне, город рабством только и полнится, несмотря на всяческую борьбу с цепями  Жемчуга. Думаю, Владыка с радостью показательно и жестоко расправится с вами за подобную дерзость покупать людей на улицах свободного города.
Опешившие лица, гнев и руки, тянущиеся к кровопролитию сквозь всякий страх. Ивеллиос знал, что бандитам не жить, если они хоть пальцем прикоснутся к кинжалам и мечам, но предпочёл бы оставить пол не запачканным кровью.
- Убирайся, пока я даю шанс тебе и твоим людям не закончить последние мгновения здесь со сломанными шеями. Улица - твой дом, не это место.
В довершение всему, Ивеллиос взял с подрагивающего подноса девицы, стоящей подле главаря, дорогое вино, ибо речь заняла у него пусть и немного сил, но пить уже хотелось. Хоть и в первую очередь это был акт унижения. Отпив дорогого элайриского вина, эльф как ни в чем не бывало вернул его на поднос и бросил прямо в вино медяк, продолжая смотреть в сморщенное и покрасневшее от ярости и бессилия лицо старого бандита.
- Верно подметил, - прошипел он, - Улица - мой дом! Идём отсюда!
Вскоре тишина и бандиты покинули "Иллюзию", оставив эльфа с возбуждённо горящими от победы глазами. Он соизволил без особых церемоний перед спасёнными вернуться за место напротив эльфийки, лишь отодвинул два стула и попросил еще одну чашу для вина, заждавшегося Ивеллиоса.

Отредактировано Ивеллиос (14.08.2016 13:53)