Победы, что рань­ше сла­гал в пору цве­те­нья и силы,
Вынуж­ден ныне на путь ломиона напра­вить, увы!
Сно­ва, в соках, мне писать повеле­ва­ют Мэнрулы
С ликом нектарным, вновь — на эле­ги­че­ский лад.
Страх ника­кой победить их не сумел ведь ни разу,
Чтобы заста­вить свер­нуть с избран­ной нами сте­зи.
Сла­вою был я богат в юно­сти бессовестной когда-то,
Ныне судь­бу ста­ри­ка груст­но­го им уте­шать.
Гончии уско­ри­ли ста­рость, что насту­пи­ла неждан­но,
И при­ка­за­ла болезнь с нею сдру­жить­ся навек.
Пеплом моя голо­ва буд­то покры­лась хрумовым,
Немощ­но тело мое, стар­че­ски кожа дро­жит.
Радост­на Мать для людей, если явля­ет­ся кста­ти,
Коль ее ждут, и когда кудры она злата не рвет.
К бед­ным глу­ха и стро­га, к ним розой обер­нуть­ся не хочет,
Очи прий­ти им закрыть, пол­ные сомы навсе­гда.
Балов­нем был я пока щед­рых подар­ков Удачи,
Божий дразня лишь гнев жизнь не окон­чил свою.
Лик ее лжи­вый когда ж прядильщики совсем затя­ну­ли, —
Тянет­ся жал­кая жизнь, — длит­ся посты­лый мой век.
Как нас хва­ли­ли дру­зья, пре­воз­но­си­ли за сча­стье,
Толь­ко лайрусом был тот, кто тяже­ло так упал!

(с) Безымянный рыцарь

Где-то между хмурым Небом и влажной Землей, но на ногах...

- Эй, может уже моя очередь ехать? - разрезая ветром недовольства капли моросящего забытия сморкнулся великий танцор.
- О неугомнонный слуга, хоть ты тучам не благодействуй. Не время еще, дорога не способствует скорому прибытию.
- Я что, виноват что Корд гороху отведал? У него то плетущихся членов нету, а я смертен и немощен, хромаю на три ноги. - вздохнул Ван Даум неся морковку над головой осла, - вот за своим конем и преставлюсь.
- Прошу тебя, Жан, не претворяйся стариком, когда пользы в этом ищешь. А коль назидать будешь поступим по справедливости, спешимся все и никто ехать не будет. Это ж по-рыцарски, Мухорез?
- Да-да... - зевал Колдун.
- Да что вы заладили, да-да, да-да, да-да... головка петуха! Эдгар спустите его рассветом с небес на землю, а не то так и дух его в лоне матери любящей раньше меня окажеться.
Соловей расслабил платок и слез с Эда, сбавив скрость пока не сравнялся с Арно, который маятником сполз со своего скакуна.
- Моим парусам никак не даются те бесславные строки. Почему ломиона?
- Ломион с эльфийского "дитя сумерек", подлое, хитрое, циничное и хладнокровное животное, которые не обладает законом в груди своей, кроме язв тирании сердца своего. Ужасные хищники, что могут переживать целые поколения человеческих сердец.
- Именно их зубам поэт отддает свои сказанные победы? Победы ложные? Тогда понятен его страх перед провидцами и опьяненность печалью, что медом из его очей течет. Ибо таков суд Ниссаахи и такова воля Пряхи.
- Та слава и те победы не вечны  они не стоят за каждым из нас, но они приходящи и уходящи, просто певучая прелесть, которую волен дать или отнять Темпус. А ты сам, жалкий торгаш звонкой славой, коль вступил на эту дорогу повелителя ворот, а все торговцы разоряются. Как побитая да пережеванная собака привязаны они к повозкам, что едут сами по себе по пути тоньше паутины, своего блеска. Сплавляются эти золотые лодки по рекам крови своих обладателей, кои подгоняются повелением разрушения, гончимы, поедающими всякую строптивость.
- Болезни, посланники Рока, поедающие нутро и лицо наше ослабляя колени храбрейших и заставляя пасть ниц перед волей Фатума. Их всепоглощающая сила гнет траву как ветер. Даже самые сильные крепости духа и Логоса, стойкие перед волнами бездн жестокого владыки, не в силах противостоять этому шторму. Бесчисленными змеями проникнут они в беловолосые вершины как игла в труху и гниль лохмотий. - глупая улыбка расползлась по его лицу. - Я понимаю, Гаррах, даже первородным знаниям не простоять дольше Неба Его. Но почему слагающего клонит в сон к самой любящей из матерей? Разве ткани её слаще полотна Удачи?
- Алура есть смерть и сон вечный, что пожирает нас, а сны всегда сладки, а потому желанны. Но только тогда желанны, когда не рвут они порядка Пряхи и нитей, не забирают свет судьбы во тьму грезы, Алура не берет у тех, с кого взять нечего, не обернется она к ним розой своей, хищной травой, кою не погнет ни один ветер.
- Разве поэт не был в милости у славы что не умирает? Пусть имя его стерто, но разве не живет он в славе? Разве мы не знаем ряды его, разве не из уст в уста поцелуями славы себя и его покрывая? Чего ему тосковать по мантиям Жнущей, коль соединился он с Отцом Победы?
- Слава непостоянна. Подвязка её блудница, и великого искусства стоит её изловить. Дух она Изменчивый. Хозяин Небес одна из множества честей её. Но даже она не вечна и её постигает Рок и Безликая Кара, кои не претерпят желаний.
- И чего желал слагатель?
- Избавление от мук желания. Непротивления судьбе. Ведь мать бедных не пожрет, сколь бы не были томными и мучительными их жизни, ибо они еще не породили того, что можно было бы пожнать. Истинного сна. Вспомни, поэт ласкаем Пряхою был и не знал бед. Жизнь его есть клубок золотой, сфера, что Фатум спрял и коий Нисааха, играясь словно кошка, распутывала. Вступал на острие опасности и был всегда воином, и удавалось ему уходить, но не вечная сия игра.
- Желания и предопределения разве не противопоставлены? Где последних рядах хоть семя Логоса?
- Прядильщики снов, мечт и грез пожиратели, рожденные Алурой и Нисаахой, которые затягивают и поедают разум любого клубка, делая блеск духа человеческого блеклым. Играется столько разрушение, сколько длиться век, как тянется нитка судьбы, пока на конце её не грядет Безымянное Ничто, в котором и Пожирательница, и Пожинательница - возьмут свое, но не возьмет безымянный - желание следовать желанию. Он беден ибо нету ничего у него вечного, кроме чести и блеска своего меча.
- Приходящих и уходящих, подверженных ржавению и затуханию. Словотворные памятники, воину-поэту возносили союзы его. Но какой бы не были хвалебные столпы, им все равно должно быть снесенными на своих концах к своим основаниям? Но если у конца его нет имени, то что же за дар он обретает?
- Верно. Владыки ничего не забирают безвоздмездно и всегда воздают, да только не всегда закон воздаяния улыбается слугам. Только упавший до глубин бездны желаний и вершин предешений способен предвкусить трясение небес и бурю подземья. Весником изменений и прозревшим становясь, подобно славному Лайрусу. - Протянул Соловей всматриваясь в проходящую мимо повозки братьев по оружию голую грязную задницу, что погладила осла.

Отряд остановился, Ван Даум стал размахивать морковкой:
- Путник? Что ты чудишь?

Отредактировано Эдгар Гаррах (27.05.2023 23:08)

Воем ветров головы своей заклинал Соловей клинок, что ярче зубов Грома, что длинее языка Темпуса, что тупее вил крестьянина - свой интелект. Молотом разума сотрясал интерьер Логоса вопросами и на все из них у путника находилась наковальня. От одних искр дух захватывало и вырывало наружу, чтобы не приближаться.

И так шли они змеями дорог к каменному рту большого молокососа. Города. Да только неведомо было странникам, что рот был в противоположной части, а это место менее приглядное, а от того более подозрительное и люди ему под стать. Голос стражника дернул уши Синешеек.

- А? - полной увренностью отозвался Жан. - Это наш умалишенный.

Путник лишь немногим выделялся на фоне тех несчатных, что отчаяно пытались создать толпу. Как черви во время дождя они вылазили из своих нор, чтобы перевести дух заполняя телами и нытьями своими то немногое законное пространство праздности перед вратами. Бессовестные торговцы.

Отредактировано Эдгар Гаррах (28.05.2023 00:04)